Первый переломный
«Ребенок стал совершенно невыносим! Каприз на каприз — то и дело жалуются родители трехлеток. И в самом
деле: такое золотое было дитя, и вдруг — упрямство, несговорчивость, желание делать все «на вред»... Как подменили!
Снова направляюсь к специалистам — в лабораторию дошкольного воспитания Института общей и педагогической психологии АПН РФ.
Нашими собеседниками будут сегодня Татьяна Викто-рокна Гуськова и Марина Георгиевна Елагина. Трехлеток они изучают как ученые и как мамы и говорят о них теми же самыми словами, какие произносят обычно, обсуждая проблемы подростков:
— Это второе рождение человека. К этому периоду в основных чертах складывается личность, характер. То, что сформировали родители в своем ребенке к трем-четырем годам, потом менять трудно. В серьезных случаях и врач может оказаться бессилен.
О чем это они — так странно и так страшно? О вещах всем известных. О проблеме одиночества, о нерешительности, отсутствий жизненной отваги. О том, как человек реагирует на неудачи: один винит в них только себя, другой — только каких-нибудь людей, третий — исключительно стечение обстоятельств. И этот тип реакции остается неизменным в течение всей жизни. О том, далее, как человек возражает, как соглашается, как ссорится, как мирится... Все это закладывается к трем годам. И именно в кризисе трех лет и закрепляется. А мы, взрослые, его и не замечаем, не учитываем. Все думаем, что раз далеко до «роковых» 14— 15 лет, можно просто раздражаться...
Оказывается, то, что мы называем капризом, то есть чем-то бессмысленно-обременительным, на самом деле необходимо. Известный советский психолог Выготский считал, что если период трех-четырех лет человек проходит совершенно бесконфликтно, то это обязательно приведет в дальнейшем к неправильному, в чем-то болезненному внутреннему укладу.
Я ошарашена, я в тревоге. Я воспитывала своего ребенка «не по науке»; теперь он, значит, расплачивается за мое невежество?
— Что же,— спрашиваю я психологов,— всему потакать?
— Ни в коем случае. Речь совершенно не об этом! Просто надо понимать, что происходит: ребенок провоцирует конфликт, потому что ему самому он необходим.
— Нарочно капризничает?
— Бывает и так.
— Так делать-то что?
— Думать. Не давать волю чувствам, а принимать четкие педагогические решения. Давайте проанализируем, Что переживает ребенок в этот переломный момент его жизни. Кончилось младенчество. Перевалил малыш через кризис первого года. Встал на ножки и начал копить: слова, умения, понятия об окружающем мире, о себе самом. Родители не нарадуются: сам съел суп и пролил совсем немножко; схватил веник и начал возить по полу, будто подметает; узнал в зоопарке десяток - другой животных; первый сказал гостье «до свидания», увидев, что она уже уходит... Все старается делать, «как большой», это нас и умиляет. И мы не скупимся на похвалы: молодец!
И вдруг просто подражать ребенку становится мало. Ему нужно знать, причем совершенно точно: в чем именно он «молодец»? Малыш настойчиво и упорно «вынимает» из взрослого оценку: за что его похвалили, за что — поругали. Он берет веник и уже старается добиться того, чтобы кучка мусора собралась в углу. И смотрит пристально, когда мама скажет «молодец»: ага, когда довел дело до конца. «Молодец» сейчас означает «пол чистый». Значит, нужно, чтобы мама понимала, как важно произнести полностью: «Молодец, пол чистый». И очень плохо, если мама промолчит, не заметит, не похвалит. Это она тоже должна понимать.
Отношение старших к достижениям ребенка — один из важнейших принципов семейной педагогики. По этому признаку родителей можно разделить на четыре типа. Первый — справедливый: за хорошее похвалят, за плохое поругают.
Разве может быть иначе?
Молодые ученые в ответ только переглядываются: они-то навидались всякого.
Очень часто встречаются родители второго типа:
строгие. Они никак не реагируют на то, что ребенок сделал хорошо, правильно: мол, это само собой разумеется. А вот в неудачах говорят много, ни одну не упускают, только их и высматривают.
Марина Георгиевна рассказывает о мальчике-первокласнике, которого привели к ним в психологическую консультацию. Когда учительница его вызывала, он отказывался отвечать, пока она не заставит других детей от него отвернуться. На занятиях фигурным катанием соглашался выходить только на пустой каток. Порасспросили — узнали:единственный ребенок, а в семье пятеро взрослых — две бабушки, дедушка, мама с папой. Ни один не отмечал его успехов. А как что не так, накидывались все пятеро. Вот вам и единая педагогическая позиция в семье, об отсутствии которой мы так часто тоскуем! А тут она сослужила злую службу. Мальчик оказался начисто лишен инициативы: боялся сделать неправильно, сказать неверно, взять недозволенное, сломать, испортить, ушибиться, простудиться, уколоться...
Третий тип — восторженный родитель. Он замечает только хорошее, говорит об этом беспрестанно самому ребенку, всем окружающим, даже надоедает разговорами о том, какой замечательный у него малыш. Но уж, если сравнивать, такое отношение все-таки лучше постоянной критики. По крайней мере ребенок не вырастает вечно неуверенным в себе, боящимся всего нового, необычного — дела, человека, обстоятельств жизни.
Но хуже всего детям, у которых родители принадлежат к четвертому типу — «нулевому». То есть абсолютно безразличному.
— Утром в ясли-сад спровадят, вечером заберут, дорогой ни слова, дома тем более, ужином накормят и спать положат. Чтобы обратить на себя внимание, ребенок должен учинить нечто неслыханное. И он хулиганит! Ведь это для него жизненно необходимо — видеть хоть какое-то отношение взрослого к себе.
Как бывает в семьях алкоголиков: даже если мать сама не пьет, она отупевает от постоянного безобразия мужа, механически занимается хозяйством, ни умственных, ни душевных сил на ребенка у нее не остается. А ребенок-то обожает даже маму-пьяницу: она его кормила, пеленала, купала, ее руки и ее голос — пусть шлепок, окрик! — для него ценнее всего на свете.
Конечно, в «чистом» виде эти четыре родительских типа встречаются редко, они как бы «перетекают» один в другой. Моментами даже любящие матери оказываются безразличными, не отдавая себе отчета в том, что, если они никак не оценивают действий ребенка, тот не может научиться понимать, что хорошо, что плохо.
- А воспитатели в яслях, в саду? А дети — коллектив?
— Не тот возраст,— печально качает головой Татьяна Викторовна.
— Дети лет до семи друг на друга никак не влияют в смысле оценки поведения. Получить оценку, ориентиры, чтобы самого себя осознать как личность, способную к самостоятельным действиям, ребенок может только от близкого, от матери, отца, бабушки, если она с младенчества возится с внуком. Только от такого человека ребенок в раннем возрасте воспринимает оценки, только от него добивается всеми силами либо похвалы, либо порицания...
— ...И только с ним он позволяет себе капризы,— подхватывает Марина Георгиевна.— Надо же быть уверенным, что и совершенно выведенный из себя, этот взрослый не лишит тебя своей любви.
— Зачем же выводят нас из себя?
— Зондируют шкалу дозволенного: до предела испытывают взрослого, чтобы понять, что и насколько нельзя. За опрокинутую вазу с цветами — «отправляйся на час в угол», за брошенный на пол хлеб — «я с тобой и разговаривать не хочу», за вытащенные ножницы — «сейчас же положи на место, а то поранишься».
— А нытье? «Дай-дай-дай...», «Купи-купи-купи...»
— Надо выяснить, на что мама поддастся. И почему действительно нельзя? А вдруг если поднажать, то окажется, что можно?
— Так не все же канючат.
— Не все и упрямятся, капризничают беспрестанно. Вы за родителями понаблюдайте, в них секрет. Того, что никак нельзя, на самом деле не так уж много: спички, лекарство, электричество, подоконник... Гораздо чаще мы не выполняем законнейших требований ребенка только потому, что нам хлопотно или некогда им заняться. Вот он и хочет, как мама, порезать ножичком морковку. Так ведь можно позволить! Дать нож не слишком острый, с закругленным концом, последить, показать, как держать руки. Но мы торопимся...
Необходимо уважать в ребенке инициативу,— говорит Татьяна Викторовна.— В три года формируется умение ставить цель и добиваться ее, вырабатывается воля. Это нельзя подавлять. Способ один — идти им навстречу. Но, конечно, с умом. Очень хочется включить магнитофон? Ну, давай вместе: разочек включи, тут же выключи, а теперь пойдем читать книжку.
— Наверное, идеал — это ничего никогда не запрещать, и всегда помогать сделать так, чтобы малышу вреда не было,— размечталась я.
— Ни за что на свете! — Марина Георгиевна откликнулась так радостно, будто я подтвердила какие-то ее собственные мысли. Так и оказалось.— Я со своим трехлетним сыном проводила этот «опыт». Целый день все-все позволила, а от того, что было опасно, отвлекала. Чтобы совсем-совсем не капризничал. Намучилась, конечно, но тишина была отменная. Зато вечером... Он стал сам с собой играть в отрицание: брал кубик, отталкивал его от себя и говорил: нельзя, нельзя! Потом ставил какую-нибудь игрушку около моего брата, отходил в сторонку — и вдруг бросался, хватал игрушку, крича: моя, не отдам! Хотя брат на нее не посягал. Через три дня повторила «опыт» — то же самое. Я убедилась: если ребенку совсем не давать проявлять так называемые негативные эмоции («отрицательные» чувства), он станет восполнять этот недостаток игрой, потому что он сейчас и этому учится — отрицать, возражать. У нас, у взрослых, учится, как это делать. Хорошо еще, если играет в них; но ведь может загонять их в себя, во внутренний план психики. А как это потом скажется на его здоровье, на будущем характере?
Я вспомнила реплику из «Снежной королевы» Е. Шварца: «Детей надо баловать. Тогда из них вырастают настоящие разбойники». Рамки правильного поведения необходимы: именно их ребенок и нащупывает, заставляя взрослого их ему показывать. И настаивает на своем, когда взрослый несправедлив.
— Вот типичная картина.— Татьяна Викторовна листает брошюрку М. И. Лисина «Воспитание детей раннего возраста в семье».— Я была аспиранткой Майи Ивановны, и она описала здесь мое наблюдение. «Трехлетний мальчик долго возился со шнурками, и няня, не выдержав, закончила за него эту работу. Ребенок был уязвлен: «Все равно твоими ботиночками я гулять не стану,— насупился он.— Расшнурую, завяжу сам и буду гулять своими». Трехлетний всеми силами стремится действовать самостоятельно и решительно отвергает помощь там, где, как полагает, сможет справиться сам. И охотно принимает помощь взрослого, когда убеждается, что задача ему не по плечу.
— Выходит, всякий раз, как ребенок заартачится, надо искать, в чем взрослый допустил промашку?
Мои собеседницы переглянулись и размеренно, терпеливо начали разъяснять элементарные житейские ситуации с точки зрения детской психологии.
— Мы же говорили: всегда надо думать. Ребенок может капризничать, если он заболевает. Или чем-то напуган: увидел по телевизору страшную сцену. Может выяснять предел терпения взрослого. А может и просто для самоутверждения добиваться, чтобы выполнили его нелепое требование. Ему надо давать иногда восторжествовать над взрослым: он ведь уже начинает подмечать и узнавать ваши ошибки. Лучше всего это делать тогда, когда для вас в этом — чистая игра. Например, вы взялись за ложку, чтобы поскорее управиться с завтраком. Это для него оскорбление. Скажет вам сурово: вот не пойдешь за это на прогулку. Заметьте: точно так, как вы ему это говорите. И надо иной раз покорно согласиться. Пусть ощутит, что вы уважаете в нем личность, способную самостоятельно оценить неожиданную ситуацию, принять решение, добиться его выполнения.
А ведь это и есть то самое творческое мышление, которым должен обладать человек эпохи НТР, живущий в постоянно изменяющемся мире! Понятно, почему ученые именно сейчас так настойчиво выясняют пути его формирования: сама жизнь поставила эту задачу и как научную, И как педагогическую. Дети, которым предстоит повзрослеть началу третьего тысячелетия, должны обладать очень крепким здоровьем — нравственным, физическим, психическим.
Татьяна Викторовна будто подслушала мои мысли. Она заговорила о том, что единственный абсолютный запрет все же существует. Как ни странно, это скорее запрет для родителя,. чем для ребенка.
— Капризы — не суть кризиса, а его симптом. Их бояться не надо, ими можно управлять. А есть форма поведения, которая не поддается контролю. Если ее запустить и превратить в привычную, становится болезнью. Истерию лечить трудно — истерику, с которой она начинается, очень легко. Тут нужна только твердость.
Конечно, чаще всего впадают в истерику те дети, чьи мамы склонны к подобным реакциям: могли наблюдать,
.1 потом повторить; а главное — такие мамы на истерику больше отзываются. Но истерика может возникнуть у ребенка и сама собой: это же физиологическая двигательная реакция на сильный раздражитель. Остро вспыхнувшее желание что-нибудь получить — раздражитель сильнейший, Ребенок — тонкий психолог. Он хорошо понимает родителей, их поведение, чутко воспринимает ситуацию. Он отлично знает: на людях родители больше всего озабочены тем, что подумают окружающие. И чтобы никто не подумал, что у них невоспитанный ребенок, или они что-то жалеют для своего ребенка, или... Короче, излюбленный детский «прием» — истерика в публичном месте. Падает на землю, стучит ножками, орет. А вы через него пе-ре-сту-пи-те (с учеными спорить трудно, однако именно эта рекомендация — переступить через ребенка, как через червячка,— вызывает внутренний протест. И дело здесь не в народных приметах — мол, если переступить, расти не будет. Сколько раз в играх мы, родители, переступаем через ребенка. Думается, протест возникает из-за того, что пе-ре-сту-па-я мы самым безжалостным, самым варварским способом уничтожаем личность собственного сына или дочери. А ведь все настоящие педагоги — от Песталоцци до Макаренко — призывают уважать личность.— Примеч. сост.), Идите дальше. Конечно, медленно. Догонит!
— Буквально? Так-таки и переступить?
— А что? — подключается Марина Георгиевна.— Это прекрасно действует. Это же неожиданно: такой любящий-любящий взрослый — и вдруг перешагивает через него, как через червячка. В первый же раз, как закатит истерику, надо так сделать, и другого раза скорее всего никогда не будет.
— Но если уже было, а мы неправильно поступали, и они повторяются. Как тут быть?
— Точно так же. Ребенок должен усвоить, что это не способ взаимодействия со взрослым. У взрослого здесь должна быть нулевая реакция. Тогда не будет подкрепления.
— А сказать: «прекрати», «мне это безразлично»?
— Ничего нельзя. Если вы хоть что-то произнесли — значит, вам уже не безразлично. Раз взрослый должен «разрядиться» какими-то словами, значит, его задело безобразное поведение ребенка, и ребенок доволен: истерика как-то действует. А нам нужно, чтобы он знал: никогда и нисколько не действует.
— Зайдется, посинеет...
— Значит, довели до истерии. Если врач не считает, что сначала нужны лекарства, можно так же нулевой реакцией ее убирать из обихода.
— И ничем не помогать? Ведь жалко: малыш сам страдает физически и душевно.
— Можно помочь выйти из истерики, если она затянулась. При первой паузе сказать внятно, спокойно: попроси меня хорошим голосом, тогда дам (куплю, сделаю). Он попросит. А вы вслушивайтесь: пусть голос будет плаксивым, хныкающим, попытка слабая, коротенькая — это уже успех. Его успех: смог преодолеть себя. И тогда выполняйте обещание. А он уже будет знать: «хороший голос» действует, а дурной — ни за что.
— И будет потом горд, что сумел найти контакт с вами и в такой трудной ситуации,— задумчиво добавляет Гуськова.— Марина, расскажи про гордость.
И Марина Георгиевна рассказывает. Ребенок в три года не только учится понимать, что такое хорошо и что такое плохо: он заодно тренирует свои психические возможности, чтобы уметь добиваться хорошего, а когда сделает плохо, то уметь переживать неприятности. Такая тренировка требует внутреннего механизма, закрепляющего в нем как «разумное, доброе, вечное», так и уверенность в себе. Сотрудники лаборатории предположили, что этим рычагом служит гордость. Потребность гордиться успехами так же велика, как потребность в пище и ласке. Если потребность эту не удовлетворять, то вырастает человек с искривленной, изломанной психикой. Вот почему мало говорить «ты молодец, ты хороший». Мама должна все время показывать, в чем он молодец, отчего хороший. И помогать ему быть таким.
И тогда он будет счастлив. Сейчас, в детстве. А когда вырастет, сумеет стойко и достойно сносить невзгоды.